Дмитрий Быков:

 

…А между тем, благая весть —

Всегда в разгар триумфа ада,

 И это только так и есть,

И только так всегда и надо!

 Когда, казалось, нам велят —

А может, сами захотели, —

 Спускаться глубже, глубже в ад

По лестнице Страстной недели:

Все силы тьмы сошлись на смотр,

Стесняться некого — а че там;

бежал Фома, отрекся Петр,

Иуда занят пересчетом, —

Но в мир бесцельного труда

И опротивевшего блуда

Вступает чудо лишь тогда,

Когда уже никак без чуда,

Когда надежда ни одна

Не намекает нам, что живы,

И перспектива есть одна —

Отказ от всякой перспективы.

На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?» А наш Христос пока в пещере, в ночной тиши. От чуждых глаз его скрывает плащаница. Он там, пока любой из нас не дрогнет и не усомнится (не усомнится только тот глядящий пристально и строго — неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога).

Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла. На ней не может быть Христа, его и не было, приснился. Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья, сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья:

— Погибло все. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зерна.

— Предатель ты.

— Подослан ты.

— Он был неправ.

— Неправ?!

— Бесспорно. Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти, он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати. Нас, дураков, попутал бес…

Но тут приходит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!» И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы раздастся в тот последний миг, когда еще чуть-чуть — и все бы.

Глядишь кругом — земля черна. Еще потерпим — и привыкнем. И в воскресение зерна никто не верит, как Уитмен. Нас окружает только месть, и празднословье, и опаска, а если вдруг надежда есть — то это все еще не Пасха. Провал не так еще глубок. Мы скатимся к осипшим песням о том, что не воскреснет Бог, а мы  — подавно не воскреснем. Он нас презрел, забыл, отверг. Лишил и гнева, и заботы. Сперва прошел страстной четверг, потом безвременье субботы, — и лишь тогда ударит свет, его увижу в этот день я: не раньше, нет, не позже, нет, — в час отреченья и паденья.

Когда не десять и не сто, а миллион поверит бреду; когда уже ничто, ничто не намекает на победу, — ударит свет и все сожжет, и смерть отступится, оскалясь.

Вот Пасха.

Вот ее сюжет.

Христос воскрес.

А вы боялись.