Преподобный Иоанн Лествичник: 

Если ты истинно любишь ближнего, как говоришь, то не осмеивай его, а молись о нем втайне; ибо сей образ любви приятен Богу. Станешь остерегаться осуждать согрешающих, если всегда будешь помнить, что Иуда был в соборе учеников Христовых, а разбойник в числе убийц; но в одно мгновение произошла с ними чудная перемена»

Если не хотите, чтобы вас осуждали…

 Грех осуждения по справедливости считается одним из самых душегубительных и опасных для христианина. Пока мы живем на этом свете, всегда есть возможность срывов и падений, но на ошибках мы учимся; главное не упорствовать в грехах, из которых наиболее универсальный – грех гордыни, чаще всего и проявляющийся в превозношении над ближними и осуждении их. Стоит, однако, помнить о следующих моментах

— В чем осуждаем или подозреваем других, чаще всего это имеем сами. И этим искривленным видением судим ближних своих, из своего определенного внутреннего опыта. «Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего нечистого, но осквернены ум их и совесть» (Тит. 1, 15).

— Часто в таком осуждении кроется желание возвыситься над судимым и показать себе, что уж я-то точно к этому непричастен.Если судим ближнего, то должны были бы так же подходить и к самим себе, однако чаще получается, что себя готовы извинять и оправдывать, себе желать прощения и снисхождения больше, чем другим. .

—  Если хотим поделиться мыслями   друг с другом об известном лице, его возможных достоинствах или недостатках, то лучше спросить себя: для чего и с какой целью… Если поделиться опасениями и болью о согрешающем, предупредить людей о возможных нежелательных последствиях контактов  с  этим лицом – это вполне естественный шаг, и даже нужный, чтобы предотвратить умножение все новых соблазнов. Если же просто в очередной раз пообсуждать и отвести душу, изливая свою неприязнь, – тут и в самом деле до празднословия и осуждения недалеко.

— Срыв на осуждение происходит от недостатка любви и прощения обидчиков. Пока мы живем, у нас всегда могут быть враги или недоброжелатели. Любить врагов   своими природными силами невозможно. Но молиться за них, по слову Евангелия, и не желать им зла и отмщения – уже вполне может быть нам по силам с самого начала, и в этом малом надо стараться утвердиться. Видя малое, Господь даст со временем большее, то есть вдохновенную любовь свыше. Тогда, как говорил блаженный Августин, «люби и делай, что хочешь».

— Часто нам может казаться, что люди, выражающие резкие оценки об известных нам лицах, осуждают их. На самом же деле мы не можем с достоверностью утверждать, что другие вокруг нас осуждают, если сами о себе не всегда уверены, осуждаем ли мы. Только я сам в лучшем случае и могу сказать о себе, исходя из своего внутреннего состояния, осудил ли я или нет; есть ли во мне неприязнь, зложелательство и жажда отмщения при отрицательной оценке.

— Мы можем сами умножать вокруг себя осуждение, провоцируя на него немощных. Надо помнить, что с православных христиан волей-неволей спрашивается больше, чем с остальных, и не только Богом спросится в будущем, но и окружающими уже здесь и сейчас. С лиц, облеченных духовным саном, спрос еще строже и требования выше. Если достоверно известно о грехе ближнего, грех надо решительно отвергнуть, грешника же пожалеть и помолиться о его вразумлении, помня, что сегодня пал он, а завтра это мог бы быть каждый из нас.

Иерей Филипп Парфенов

 

Не худшее  место в раю  

 

В своём атеистическом прошлом считаю себя не виноватой. Время такое было. Почти всю мою сознательную жизнь мне промывали мозги марксистско-ленинской идеологией. Одно только комсомольское воспитание чего стоило. И на лекцию «Бога нет» ходила, и иконы в костёр бросала, и в алтаре танцевала, когда из церкви клуб сделали. Когда при Хрущёве приняли решение «даже напоминание о храме стереть с лица земли», камни от алтаря пошли мне на свинарник.

Но на склоне лет одумалась я, слава Богу. Господь милосерден. Он и разбойников, и блудниц к себе принимает. Только покайся.

Стала я потихоньку воцерковляться. Литературу читать. С Сергея Нилуса и «Духовных посевов» начала, а закончила «Откровенными рассказами странника» и «Добротолюбием». Я уже не представляла свою жизнь без утреннего и вечернего молитвенного правила. Библия была всегда со мной. И церковные богослужения я полюбила. Пробовала непрестанно творить Иисусову молитву, но она получалась какая-то холодная. Пробовала за день прочитывать всю Псалтирь по-церковно-славянски. Не получалось из-за отсутствия времени, а потом подсказали, что на это нужно брать благословение у священника. Слава Богу, что не взяла. Да и у кого брать? Молодой – без году неделя, неаккуратный; за наши церковные деньги «Жигули» купил, в службе запинается. А матушка с волосами крашеными!

Я и на исповедь к нему нехотя пошла, потому что Великий пост заканчивался и надо было причаститься. А перед Пасхой владыка приезжал. Говорил проповедь о посте, а сам толстый-толстый, килограммов 140 в нём.

И послушание мне дали – свечной ларёк. Я свечки продавала, а людей поучала: «Шестопсалмие читают, не зажигайте пока свечи-то», «“Честнейшую” поют, на колени!», «Чего спиной к алтарю стала?», «На панихиду без конфет пришли?!»

Просилась я на клирос петь, но настоятель, вредина, не позволил. Говорит: «Не дерзайте давать советы, когда не спрашивают». А как не давать? Я Бога в обиду не дам. Пришла тут как-то одна. Молодая соплячка, лет 16. Ни креститься, ни кланяться толком не умеет. Еле успела крикнуть ей: «Платок на!» Повернулась ко мне… Батюшки мои, Господи помилуй! «Губы от помады вытри, блудница ты эдакая!» Отошла чуть от лавки, губы вытирает, а я вижу: юбка чуть ли не до пупа. У нас на клиросе совсем мальчики. Я её тихо, но грубо вывела из храма. Говорю:

– Ты куда, в кабак или на панель пришла?! Это Дом Божий!

Она сопли распустила:

– У… у… у… меня горе, – всхлипывает.

– Когда горе, молиться и поститься надо, а не губы красить!

Ещё был случай. Парень молодой в самом конце литургии, запыхавшись, залетел:

– Простите, бабушка, женщина, мне срочно к священнику надо. Плохо мне. Исповедаться хочу.

– Какая я тебе бабушка-женщина?! Надо говорить матушка или сестра.

– Хорошо, матушка, мне очень нужно.

– Специально для тебя батюшка всё бросит в алтаре! Исповедь уже была. Завтра приходи. А ну, погоди-погоди, – беру его руку, а изгиб локтя весь в синих дырках.

– Да ты наркоман! Деньги просить пришёл? Или у меня украсть хочешь? У Бога украсть хочешь?

Он зыркнул на меня, прочь пошёл.

– Иди-иди. Не прошёл номер?

Я для Бога стараюсь, а настоятель всё твердит мне: «Смирению учитесь. Любви учитесь». А я и так смиренна. Кроме меня некому пыль вытереть. И людей люблю: соседке старенькой всегда остаток борща отдаю. Она мне прямо руки целует.

Что мне настоятель. Главное – Бог всё видит. И посты я люблю. От мяса давно отказалась. Хотя надо бы благословение взять. Хорошо, как раз паломничество организовывают в монастырь. Там, говорят, прозорливый есть, юродствующий. У него и возьму благословение.

Старец оказался каким-то плюгавеньким, оборванным. Руки чёрные от грязи.

– Сало-мясо ешь. Людей не ешь! Будешь в бутыли сидеть, как огурец консервированный. Не ешь людей! – кричал он мне.

Ему бы не в монастыре быть, а в психиатрической больнице.

Годы моего церковного послушания летели быстро. Я по-прежнему работала в лавке. «Вы бы пособоровались, Петровна», – советовали мне. А зачем? Умирать я пока не собираюсь. Скриплю потихоньку.

Слегла я накануне своей восемьдесят третьей зимы. Полежала пару недель и тихо скончалась.

* * *

За свою душу я не боялась. Когда летела тёмным коридором, думала: какую обитель приготовил мне Господь? Какое послушание? Свечки в небесном храме продавать некому. Буду, наверное, на небесном клиросе с Ангелами Творца прославлять.

Увидела я и муки ада – геенну огненную, и Рая блаженства, только своего Ангела Хранителя почему-то не видела.

«Когда же суд?» – думала я, но Господа всё не было. А появились какие-то мужчины в чёрных костюмах со злыми-злыми глазами. «Посмотри кино пока», – говорят.

На белой стене вдруг экран засветился: детство. Молодость, блуд, аборты (я в этом каялась), пока не пошли мои последние годы в Церкви. А это кто? Кто это? Оживили мне эпизод с соплячкой накрашенной. После нашего разговора пошла она по улице, горько плача, а из-за угла две старухи с журналами. Начали утешать её, что-то спрашивать, в Библию и «Сторожевую башню» пальцем тыкать. Потом повели её куда-то, и все вместе зашли они в красивый дом с надписью: «Дом Царства».

– Если не примет Любви Распятого, будет гореть. Скорее не примет. Наши ребята умеют зомбировать, – прокомментировал сюжет один из мужчин. – А теперь смотри ещё один мультик.

На экране появился наркоман, которого я тоже когда-то выгнала из церкви. Он вначале метался по домам и квартирам, но его гнали отовсюду. Потом залез на крышу высокого здания и бросился вниз. Тело шмякнулось о землю, а душа накололась на чёрные вилы.

Фильм оборвался, а мужчина сказал мне, улыбаясь: «Трудно будет тебя устроить в обитель, достойную тебя, но мы постараемся».

Я вдруг увидела огромную, в девятиэтажный дом, банку с надписью: «Столпы благочестия». Люди были набиты битком. Щёки, носы, ягодицы, другие части лиц и тел сплющились под стеклом. Меня действительно впихнули с большим трудом, а я от ужаса уже ни о чём думать не могла.

 

Игумен Варсонофий (Подыма// Отрок.уа

 

 Назад к списку