Владыка Александр: архиерей и человек

Эксклюзивное интервью епископа Плесецкого и Каргопольского Александра для декабрьского номера  газеты «Дорога к храму. Мирный православный», в котором владыка рассказывает о своей жизни и первых месяцах на епископской кафедре:

 

Когда не берут в космонавты

Кем я мечтал стать в детстве? На самом деле, в советском детстве было не так много вариантов. Единственное, что космонавтом я, все-таки, стать не мечтал. Я носил очки и понимал, что быть космонавтом мне не суждено. Наверно, надо что-то попроще выбирать. Но из детства мне запомнились две мечты: первая — быть лесником, вторая — машинистом поездов дальнего следования.

Скорее всего, я хотел стать лесником, когда был совсем маленьким. Мы жили в доме на краю города. Выходишь на улицу погулять с собакой — и сразу оказываешься за городом, в лесополосе.  Лесник – это ведь достаточно яркая профессия: меня завораживала природа и практически полное отсутствие людей, особый образ жизни, когда ты полагаешься только на свои навыки, силы, возможности.

А еще у нас рядом с домом проходила железная дорога. Вся детская жизнь, все игры были рядом с железнодорожным полотном. И гвозди мы клали на рельсы, чтобы потом из них ножички делать для игры в песочнице – а как же?

В старших классах, когда в школе было УПК (учебно-производственный комбинат), нас знакомили с профессией помощника машиниста и даже давали удостоверение  по окончании обучения. Не могу сказать, что детская мечта исполнилась, потому что в старших классах я быть машинистом уже не мечтал.

 

Дипломный спектакль

В восьмом классе я увлекся художественной самодеятельностью. В десятом — играл в городском народном театре. К концу школы все: и мой руководитель, и родители, и родственники, и знакомые – все мне говорили: поступай в Театральное, у тебя есть задатки. Ну, я пошел и поступил. На четвертом курсе мы ставили дипломный спектакль – «Рождественскую драму» святителя Димитрия Ростовского и потом даже ездили с этим спектаклем и в Москву, и в Ленинград.

Смысл этого периода в моей жизни был такой: через работу над тем спектаклем я пришел к Священному Писанию, к истории Церкви.

 

Церковь

Крестили меня в детстве. Помню, как приводили в церковь, даже причащали. Лет семь мне тогда было. Помню запах ладана, церковные свечи. И я уже достаточно взрослый был, чтобы это запомнить. Потом в моей жизни никакой церкви не было, да и быть не могло. В нашем городе на 53 тысячи населения не было ни одного храма (сейчас их два).

Сознательно я пришел в Церковь после армии, мне был 21 год. Тогда я уже изучал Священное Писание, ушел из театра. Очень хорошо помню свое первое посещение храма, тем более что это все не без чудес было. Я пришел в храм на первую свою исповедь, но не знал, где это происходит. Мне кто-то сзади подсказал, куда идти. Но когда я обернулся, то никого не увидел.

 

Небожители

Потом началась моя церковная жизнь. Сразу – соборная. Сначала я был простым прихожанином, потом меня пригласили в архиерейском доме дежурить.

Как-то в один из первых дней смотрю: «Ух ты! Небожитель – владыка — по территории полетел»». А у владыки Сергия (Полёткина) традиция была такая: каждый вечер прогуливаться вокруг дома. Я, конечно, боялся высунуть  нос, но, все-таки, как-то высунул и меня заметили: «Что, где, как, откуда»? Владыка спросил, могу ли я читать по-церковнославянски (к тому времени я уже учебник церковно-славянского языка  выучил и до дыр затер, и в обнимку с ним спал) и ответил: «могу». Тогда владыка благословил меня читать на клиросе.

На следующий день я в 4 утра пешком пошел в собор на раннюю литургию, транспорт так рано не ходил. Пришел на клирос: «меня владыка благословил». А там ребята тоже по моим тогдашним меркам  «небожители». Я прочитал третий час перед ранней литургией и меня «утвердили».

 

Друзья

Потом ростовским архиереем стал митрополит Владимир (Котляров). При нем я трудился в епархиальном управлении, епархиальной гимназии, иподьяконствовал. Когда владыку перевели на Санкт-Петербургскую кафедру, за ним поехали мои друзья — иеромонахи Евфимий и Митрофан.  Отец Евфимий стал игуменом Тихвинского монастыря, а о. Митрофан – Череменецкого  (сейчас он епископ Гатчинский и Лужский).

Я через некоторое время приехал в гости к отцу Евфимию и остался в монастыре послушником. Потом было пострижение в монашество, дьяконская хиротония, ещё через полгода – иерейская.  4 марта 2001 года в Неделю Торжества Православия в Казанском соборе Санкт-Петербурга меня рукоположили во священника.

 

Пророчество

Тогда еще никто и не думал о возвращении Тихвинской иконы. Монастырь жил без нее в таком ожидании, что казалось: это не в нашем веке будет, мы этого не увидим и не застанем.

После литургии владыка Владимир во время проповеди позвал меня на амвон: «Вот, мы сегодня рукоположили нового иеромонаха, они вместе с отцом Евфимием трудятся в Тихвинском монастыре. И мы верим, что скоро сможем вместе преклонить свои колена перед образом Тихвинской иконы Божией Матери».

Я это хорошо запомнил, потому что это было удивительно: мол, в ближайшее время трудами вот этих иеромонахов (и вот этого – конкретного) икона вернется в монастырь. Мы даже об этом  и мечтать не могли…  Но ту фразу владыки взяли как эпиграф в монастырскую газету.

Эти слова оказались пророчеством: через три года Тихвинская вернулась.

 

Четыре на четыре со «всеми удобствами»

Первые три года в монастыре мы даже не особо завидовали египетским подвижникам первых веков: отсутствия цивилизации нам, честно говоря, хватало.

Настоятель жил в «vip апартаментах» – «домике садовника».  Зимой кровать там ставилась на стол. Теплый воздух поднимается вверх, и так по нашим расчетам должно было быть теплее.

Я жил в срубике (типа бани): наскоро сколоченном, со  щелями в ладонь толщиной. Внутри была фанерная перегородка. С одной стороны были мы с о. Гамалиилом, с другой – о. Варфоломей. И вот мы втроем в этой полубане размером 4 на 4 и жили. Удобства?

Да, конечно! Все удобства, какие хочешь, были. Но они были на улице.

 

О трудностях

Конечно, мы мечтали о том, что будет келейный корпус, где у каждого будет своя келья, но понимали, что долго этого еще долго ждать… А оказалось, что Господь к нам милостив: к 2004 году минимальные условия у нас появились, хотя бы стало тепло.

Как мы выживали? Я бы вообще не ставил вопрос таким образом. Да, условия были суровыми, да, нужно было трудиться и духовно, и физически. Это полезно. Трудности должны быть в жизни каждого мужчины, они закаляют. Та жизнь была сопряжена с лишением комфорта, но, по большому счету, бывает и сложнее. Вот сейчас, например, наш Александро-Ошевенский монастырь находится в чуть худшем состоянии, чем тогда было в Тихвине.

 

Мне всегда было интересно

С первого своего дня в монастыре я стал экономом: отец Евфимий знал меня еще с Ростова, где я при соборе занимался хозяйственными делами.

Что это за послушание? Да, в принципе, это та же деятельность, с которой соприкасается любой мужчина в семье. Просто ее «размеры» больше – можно измерять в гектарах. Вот и все. Мужчина (по крайней мере, моего поколения) в какой-то степени дружит с сантехникой, в какой-то – с электрикой, в какой-то – с отделкой. У меня масштабы были больше,  и приходилось все это глубже изучать.

Как я учился без интернета? Взаимодействовал с людьми, очень много вспоминал, чему папа меня в детстве и отрочестве учил. Он у меня инженер-теплотехник.

Скажем так: мне всегда было интересно. А когда человеку интересно, он находит возможности узнать о новом. И очень помогает, что ты видишь реальное воплощение своего замысла. Особенно – сделанное своими собственными  руками.

 

Бросай сумки

Через несколько месяцев после скоропостижной смерти моего друга – отца Евфимия, я принял предложение владыки Митрофана (Осяка) и перешел в Гатчинскую епархию Санкт-Петербургской митрополии. Мои послушания стали принимать епархиальный масштаб, владыка в поездках по епархии часто брал меня с собой.

Однажды мы приехали в епархиальное управление Санкт-Петербургской митрополии, где владыка Митрофан пошел поздравить митрополита Варсонофия  (управделами патриархии), а я с двумя сумками ждал в коридоре.

Тут владыка Митрофан выходит, зовет меня:

— Так, пойдем!

— Да куда я пойду?! У меня сумки в руках.

— Бросай! Пошли!

Оказывается, митрополит Варсонофий спрашивал своих епископов о кандидатах в архиереи. И именно в этот день владыка Митрофан «вспомнил» обо мне.

 

«Ну что, брат!»

Через 40 минут после встречи с владыкой Варсонофием мне позвонил митрополит Архангельский и Холмогорский Даниил и наш разговор начался с его  слов «Ну что, брат!». Как он так быстро про меня узнал – честно, не знаю…

Но вот сейчас, проехав по епархии за 4 месяца 40000 километров  (а это все благочиния за исключением, может быть, самых отдаленных приходов в Онежском районе), я понимаю, зачем сюда срочно нужен был свой епископ. И космодром «Плесецк», и Каргополь, и Онега, и Виноградовский район, и Плесецкий –  все это большая и очень важная территория. Я несколько раз был в Архангельске и встречался с митрополитом,  видел его занятость, ритм жизни. Он в Плесецке за 6 лет был 2 раза. Понимаю, что у него  болела душа, сердце, совесть, что он даже физически не охватывал эти районы.

И теперь, когда я владыке Даниилу взахдеб рассказываю о впечатлениях от Плесецкой епархии, он мне отвечает: «Вот-вот! Теперь, брат, ты меня понимаешь?!»

 

Головная боль архиерея

Вопрос кадров – самый сложный и касается он всей нашей Церкви. Это и нехватка духовенства, и малый процент населения, приходящего в храмы.  А ведь это – тоже кадры.

Но то, что только 1% населения приходит в храмы и духовенство мне так спокойно об этом говорит – это нехорошо. Это неправильно.

Но у нас везде так, кроме, пожалуй, Москвы и Санкт-Петербурга. Всей  нашей Церкви не хватает духовенства, катехизаторов, миссионеров, церковных педагогов, древлехранителей, архитекторов. Нам не хватает церковных людей. А уж как нам не хватает регентов и певчих – так это просто катастрофа!

 

Там, где живут люди

Когда я думал о назначении в Плесецкую епархию: что я не просто «архиереем стал», а «архиереем в Плесецкой епархии», я сказал себе так: везде, где люди живут –  наша обязанность их духовно окормлять. Помогать людям любого возраста, занятости и жизненных перспектив. Ведь эти люди, и чаще всего – пенсионеры  живут же как-то в деревнях с населением в 10 или 20 человек. А кто им поможет духовно? Кто их поддержит? И не только духовно!

Наше дело – спасать души, оставлять 99 овец и идти за одной – ну или двадцатью – и спасать. Мы это обязаны делать. Там, где люди живут, должен быть священник.

 

Во что превращаются административно-хозяйственные усилия

Любой епископ наряду с душепопечительской работой  должен заниматься и административно-хозяйственной деятельностью. Одно другому не мешает.

Непосредственным окормлением  людей  на местах у нас занимается духовенство. Мое дело – поддержать отцов: организовать, выяснить проблемы и помочь их решить, потому что какие-то вопросы мне, как архиерею, даже легче решать. Вдохновить, мотивировать  священников тоже надо, но это уже в-третьих. В конечном итоге, мои административно-хозяйственные усилия  должны будут вылиться в духовный труд там, «на местах»: в городах, деревнях, воинских частях…

 

Небеса

А знаете, где находится самый большой деревянный шатровый храм в мире? Плесецкая епархия, деревня Пияла. А небеса? Расписные небеса в храмах и часовнях? Да их нет больше нигде, только у нас. Вот заходишь в часовню на перекрестке дорог… Потолок – чуть выше головы, на нем – небо. Стоишь и думаешь: а сколько же людей эта часовня XVII века видела на своем веку?  Или заходишь в Каргополе,  в Воскресенский собор с трещиной от земли в алтаре и до земли в притворе, через купол проходящей, и сердце кровью обливается: думаешь, а что, если храм сейчас при тебе вдруг «разложится»?

Древние деревянные и каменные храмы — уникальное историческое наследие, которое еще сохраняется на территории нашей епархии и которое вопиет ко мне и ко всем людям с просьбой о помощи.

Делать то, что можешь

Но раз уж Господь эти храмы через все советское время сохранил, то, значит, они кому-то нужны. И более того, я даже вижу, для кого и знаю, как их можно восстановить.

Просто нужно этот процесс организовать. И это тоже будет проповедью Православия, его  традиций, истории. И эти ценности нас обязывают к труду. Мы должны этим заниматься. Должны делать то, что можем. Тогда ни совесть, ни люди, ни сам храм, мимо которого ты ходишь, не дадут тебе успокоиться.

По крайней мере, можно заключить договор, организовать экспертизу, привлечь средства, произвести консервацию объекта, поднять общественность. Я могу это сделать? Могу.

Если что-то удается – знай, что это было с Божьей помощью. Но чтобы эту помощь получить, тебе самому нужно было хотя бы встать, иначе бы ты от нее просто увернулся. Благодать Бога постоянно на нас изливается. Надо просто делать то, что от тебя зависит.

 

Карьера в кавычках

Восприятие «карьерной лестницы» с новым списком прав, привилегий, удобств, комфорта на каждой ее новой ступени люди проецируют и на Церковь. Им кажется, что раз у архиерея машина и «богослужебные атрибуты» выглядят дороже или больше «золотом блестят», чем у священников, то посвящение в следующую степень священства сулит «пополнение списка приятностей».

И сколько не говори, что моей машине 5 лет, и взята она в кредит, или что я не купил ни одной архиерейской панагии (той самой, которая «золотом» блестит), потому что мне их дарили со дня архиерейской хиротонии – никто не поверит.

Я не могу назвать свое назначение «карьерным ростом».  Скорее,  ростом ответственности. В Евангелии сказано: «кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою» (Мф. 23:11).

Когда Святейший вручал мне архиерейский посох, он сказал: «Не опозорь мои седины. Я же за вас буду держать ответ перед Богом». И я подумал: сегодня в Церкви 377 архиереев и за каждого из нас патриарх отвечает перед Богом. У меня – 18 священников. И за каждого из них я тоже буду отвечать перед Богом. И кроме них еще есть паства.

И за каждого из этих людей отвечаю тоже я…

Вот она – моя «карьера».

 

Записала Анна Эмке

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *